Джерард О`Нил - Черная месса
Потребовалось еще десять лет, чтобы нарушить кодекс молчания: когда жертвы начали «прорастать» и восставать против Балджера; когда на улицах появились социальные работники, обращавшиеся к окрестным детям и побуждавшие их перестать нюхать кокаин и колоть героин; когда бывшие наркоманы стали их поддерживать.
Один восемнадцатилетний парень из Саути открыто рассказывал, что не видел своего отца восемь лет, что его мать умерла от передозировки, что сам он пытался повеситься в коридоре жилого комплекса. Но пройдя через все это, он считал себя везунчиком, потому что не кололся уже четырнадцать месяцев. Еще один девятнадцатилетний парень по имени Крис описывал семь лет, отнятые наркотиками, – спираль, начавшуяся с выпивки и плана, затем последователи ЛСД, кокаин и героин. Он отбыл срок, но теперь был полон решимости завязать. «Если я начну сначала, на этом пути меня ничего не ждет – ничего, кроме могилы с моим именем». Патрик, выздоравливающий наркоман, говорил о скользком пути, на который ступают подростки-наркоманы. «Когда им четырнадцать или пятнадцать, они начинают нюхать. Они говорят – я никогда не буду втыкать иголки себе в руку. Потом, начав колоться, говорят – я никогда не буду использовать грязные иглы. Но очень скоро они уже колются ржавыми иголками, лишь бы ощутить приход».
К сожалению, происходило не только выздоровление. Слишком часто поступали плохие новости. Шон Т. Задира Остин, двадцатичетырехлетний парень, выросший в Олд-Колони, однажды был найден в меблированных комнатах мертвым, предположительно из-за передозировки. Рядом с трупом нашли пустой пакет из-под героина и шприц. «Я помню его еще маленьким мальчиком, катавшимся на велосипеде, – сказала одна из обитательниц Олд-Колони, добавив, что в последний раз видела Задиру всего несколько недель назад: – Он говорил, что его друзья умирают один за другим, что он теперь только и делает, что ходит на похороны. И только подумать…» Патриции Мюррей, двадцатидевятилетней жительнице Саути, когда-то бросившей школу не доучившись и ставшей глубоко зависимой героиновой наркоманкой, в конце 1980-х были предъявлены обвинения в проституции. «Думаете, мне нравится выходить на улицу? – сказала она. Ее тощие ноги были густо покрыты язвами. – Так вот, мне это не нравится».
Но в 1990-х впервые люди начали борьбу с наркотиками. Майкл Макдональд, тоже выросший в жилом комплексе Олд-Колони и позже написавший бестселлер – мемуары о жизни в Саути, – основал «Дежурную группу Южного Бостона». Наркотики разорвали на части его семью, двое братьев умерли, играя с огнем, который подпитывал Уайти. «В этом районе слишком много боли, которую мы раньше игнорировали, – сказал он однажды. – Если вы взглянете на это сообщество так же, как смотрите на наркоманов, то поймете – мы на той стадии, когда наркоман признает, что у него есть проблема».
Бывшие наркоманы, как, например, Лео Ралл, вышли на передовую линию новой войны Саути против наркотиков. Раньше, в середине 1980-х, когда ему было восемнадцать, он крепко подсел на ангельскую пыль и кокаин, а десятилетием позже описывал себя как «человека с миссией». Он пытался спасти жизни нового поколения детей из жилого комплекса, отыскивая в переулках ребятишек с передозировкой и отвозя их в больницу, а потом помогая советами. Ралл работал на агентство, имеющее федеральный грант, которое старалось разорвать порочный круг нищеты и наркомании в беднейших районах Саути и Роксбери (довольно ироническое сочетание, учитывая их вражду в прошлом). Во времена интеграции школьников в одной из песен Саути говорилось, что Роксбери зачумлено проблемами, каких нет в округе, которую двадцать девять тысяч ее обитателей (а в особенности местные политики) считают самым лучшим и благословенным местом для жизни.
Позднее, в 1990-х в Бостоне планировалось открыть первый государственный реабилитационный центр для лечения наркоманов исключительно подросткового и юношеского возраста. В бывшем доме приходского священника церкви Святой Моники, у транспортной развязки рядом с винным магазином Уайти, католическая благотворительная организация открыла дом временного пребывания, компромиссное заведение с дюжиной коек для мальчиков в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет, присланных по направлению суда Южного Бостона или центров для лечения наркоманов.
Даже если некоторые и считали, что черные и интеграция – это двойная сила, уничтожающая их округу, это было еще не все – кое-кто из их среды тоже старался изо всех сил. Саути страдал, зажатый в хватке Уайти. Это была реальность, о которой знал Бергерон, знали агенты АБН, знала полиция штата и все окрестные дилеры. Если хочешь обеспечивать наркотиками Саути, сказал позднее один из дилеров тайному агенту АБН, «ты либо платишь Уайти Балджеру, либо не работаешь, либо погибаешь».
Но тогда, в 1980-х, округа отказывалась признавать эту истину. Совсем напротив, простые горожане крепко держались мнения, что Уайти – их защитник. Более могущественный, чем любой политик, он мог управлять и охранять. Подобное мнение вызывало у них воодушевление; стремление иметь защитника никогда не было сильнее, чем после начала интеграции, когда бо́льшая часть Бостона и даже всей нации несправедливо считала Саути расистским захолустным городишком. Пусть Уайти видели редко, но его присутствие было весьма ощутимо и для многих являлось источником утешения. Он мог, к примеру, послать цветы или возместить затраты на похороны семье, потерявшей кого-то из-за наркотиков или насилия. Он знал, что делает: держался в тени, и руки его были чисты. «Наркотики и проституция могут быть образом жизни в других частях города, но в Южном Бостоне их не потерпят», – самонадеянно заявил информационный центр Южного Бостона в одной из своих новостных рассылок, хотя криминальная статистика демонстрировала, что Саути ничем не отличается от остальных районов города и купается в наркотиках. Между 1980 и 1990 годами число ежегодных наркоарестов в Саути утроилось. Число дел о наркотиках в окружном суде Южного Бостона удвоилось в период между 1985 и 1990 годами, и один бостонский полицейский детектив сказал, что, по его мнению, в Саути больше кокаина на душу населения, чем в любом другом месте Бостона. Под конец особенности округи – замкнутость на себе и глубокое недоверие к чужакам – еще сильнее играли на руку Уайти.
Но пока Саути все отрицал, ФБР в Бостоне не желало знать правду о наркотиках, Балджере и забытых жертвах вроде Патриции Мюррей. Вместо правды по улицам Саути и коридорам ФБР гуляла гладкая версия об Уайти-благодетеле: Уайти ненавидит наркотики, ненавидит наркодилеров и делает все возможное, чтобы Саути оставался зоной, запретной для наркотиков.
Классическая коллизия между реальностью и мифом.
Байка об Уайти Балджере – борце с наркотиками всегда была одной из самых живучих. Такого положения дел они добились, пользуясь словесными манипуляциями. Для якобы гангстера – борца за нравственность – деньги, полученные от торговли наркотиками, не были никак связаны с самими наркотиками. Он мог вымогать «ренту» у дилеров, ссужать их начальным капиталом и требовать, чтобы они покупали товар только у тех оптовиков, которые работали с ним и Флемми. Он был готов обезопасить деятельность дилеров в обмен на долю в деле, но сам не нюхал кокаин и не курил марихуану. Эта отличительная особенность и стала основой для шумихи вокруг Балджера: Уайти не занимается наркотиками.
Это был некий извращенный семантический кульбит, но имелся прецедент: отношение Балджера к алкоголю. Балджер выпивал лишь от случая к случаю и не больше одного-двух бокалов вина. Он терпеть не мог пьяных. Даже в День святого Патрика он выражал недовольство празднующими, напивавшимися уже к полудню. Однажды он сказал, что «не доверяет ни одному выпивохе». Пьяницы, говорил он, «слабы» и могут его заложить.
За два десятилетия, проведенные вместе, Балджер лишь однажды ударил Терезу Стэнли, когда она надолго задержалась у подруги, где пила вино. Если она делала два глотка, Балджер вел себя так, будто она сделала дюжину. «Он меня чуть не убил за пару бокалов вина», – вспоминала Стэнли. Однако, браня свою подругу за бокал вина, Балджер в то же время сделался самым крупным поставщиком алкоголя в округе. Он с удовольствием выгребал деньги из кассы в винном магазине, отжатом у Стивена и Джулии Рейкс, и однажды похвалялся бостонскому патрульному копу: «У нас самая оживленная винная лавка в округе». Были и такие, кого не одурачило его лицемерие. Все больше наркоманов и алкоголиков шутили насчет плаката, висевшего в одном из магазинов, находившихся под контролем Балджера: «Скажи нет допингу». Винный магазин, отнятый Балджером, получил прозвище «Лавка ирландской мафии».
В конце концов сам Флемми был уличен в подобном словесном шулерстве, и его поймали на горячем. Он под присягой заявил, что его нельзя судить за нелегальную деятельность в области азартных игр, которую они с Балджером вели в 1980-х, потому что ФБР все об этом знало и даже «санкционировало» ее. Как часть своего заявления, Флемми описал эту игорную деятельность следующим образом: они с Балджером в основном требовали, чтобы букмекеры выплачивали им «ренту» за покровительство. «Значит, ваше участие в игорном бизнесе заключалось в том, что вы вымогали деньги у букмекеров?» – спросил у Флемми прокурор. Флемми ответил: «Правильно».
